|
Художник Александр Бурыка считает: что бы ни происходило в жизни, важно сохранить настрой на позитив и жить в ладу с самим собой. Себя он нашел в творчестве. Впрочем, и карьеру сделал – в течение шести лет является директором Сахалинского областного художественного музея.
В феврале нынешнего года, единственный из сахалинцев, удостоен награды Международной академии культуры и искусства. Ему вручены диплом, подтверждающий, что он стал членом-корреспондентом Международной академии, и орден служения искусству I степени.
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ НОМИНАНТА
Родился Александр Васильевич Бурыка в Южно-Сахалинске в 1956 году. После десятилетки уехал учиться во Владивосток в художественное училище. На втором курсе был призван в армию. Проходил службу в Хабаровском крае, в особом подразделении –специальной засекречивающей связи, был начальником аппаратной. Отслужив, окончил Владивостокское училище, в котором начинал учиться, а затем – Дальневосточный институт искусств (ныне академия). В крутые 90-е, вернувшись на Сахалин и не найдя место по специальности, несколько лет работал участковым милиции в УВД Южно-Сахалинска. Но с живописью не расставался никогда. Член Союза художников России. Преподавал на художественном отделении Сахалинского колледжа искусств. Живописец, иллюстратор, график – он участник многих выставок и культурных мероприятий в островной области и других регионах. В 2004 году А. В. Бурыка был назначен директором Сахалинского областного художественного музея.
КСТАТИ
В 2008 году Сахалинский областной художественный музей занял седьмое место в ежегодном национальном конкурсе в номинации «Лучший музей». Это весомая награда, поскольку соревноваться пришлось с такими «китами» музейного дела страны, как Государственный Эрмитаж, Третьяковская галерея, Музей изобразительных искусств имени Пушкина, Московский Кремль, и другими.
ОТЦОВСКИЙ НАКАЗ
– Александр Васильевич, как и когда в вашу жизнь вошла живопись?
– Интерес к рисованию привил мне отец. Он был натурой творческой. Всю жизнь хотел быть художником, а стал очень хорошим сапожником. Но рисовать любил всегда, пытался даже поступать в Харьковский институт искусств. Однако после войны было не до учебы. На руках у матери осталось трое детей, как старшему из них, ему пришлось помогать растить братьев. На Сахалин отец прибыл из Украины в 1950 году, так здесь и остался. Работал матросом, строителем. Возводил «Черемушки», где и квартиру получил. Творчество он ценил превыше всего. Занимался танцами в Доме офицеров, участвовал в ансамбле. Там и с мамой познакомился.
Хоть я был единственным ребенком в семье, родители меня воспитывали в строгости. Особо не наказывали, но работой был обеспечен на целый день. Утром вставал и первым делом смотрел на стол – лежит ли записка от отца. Если находил ее, настроение сразу падало. В длиннющем списке перечислялось, что мне надо за день сделать: сбегать в магазин, купить керосин, просеять уголь, наколоть дров (тогда в домах «Черемушек» еще печки стояли), помыть посуду, пропылесосить… А уж потом разрешалось погулять. При этом было одно непременное условие: нравится тебе работа или нет, ты должен сделать ее хорошо. Это была жесткая позиция отца. Он и к себе так же строго относился. Отцовский наказ – делать все на совесть – до сих пор для меня считается главным.
Как это часто бывает у родителей, свою нереализованную мечту стать художником отец перенес на меня. Мне было лет десять, когда он всерьез занялся моим художественным образованием. Поднимая меня чуть свет, вручал акварельные краски, кисти и брал с собой на пленэр рисовать восход. Отец с вдохновением работал, а я, сидя рядом с ним, чаще всего клевал носом, спать ужасно хотелось. Просыпался, только получая подзатыльник. «Чего спишь? Красотищу такую пропустишь…» – сердился отец. А потом он отдал меня в городской парк на обучение знакомому художнику-оформителю. Да только я тому был абсолютно не нужен. Поставит он передо мной какую-нибудь картинку или плакат, говорит: «Давай срисовывай…». К этому и сводилось мое обучение. Я называл такое ученичество каторгой. Наш дом был рядом с парком, поэтому отец мои занятия держал под строгим контролем и очень гордился, когда друг-художник меня хвалил. Однажды они поссорились. Отец сказал больше к нему не ходить. Я был на седьмом небе от счастья. Рисование меня уже не привлекало.
– Как же тогда вы оказались в художественной школе?
– Снова благодаря отцу, который привел меня в Дом культуры железнодорожников, где открылась художественная школа. Там преподавали замечательные сахалинские художники супруги Степановы – Надежда Ивановна и Юрий Викторович. С них-то и началось мое настоящее увлечение живописью. Когда школу перевели во Дворец пионеров, стало и вовсе здорово. На первом этаже здания находились классы рисунка, живописи, декоративно-прикладного искусства, на втором – шикарные мастерские. Так постепенно, через «не хочу», у меня рос интерес к творчеству. Поскольку отец занимался сапожным ремеслом, в доме было много инструментов и, конечно, острые ножи. Я пристрастился к резьбе по дереву. Начал вырезать различные фигурки. В 12 лет сделал деревянную скульптурку богини Победы – Ники. Она стала переходящим призом на соревнованиях дворовых команд микрорайона «Черемушки». Летом – по футболу, зимой – по хоккею.
ВОЖДЬ АПАЧЕЙ
– Вам подвластны разные жанры в живописи. И все же особо удаются портреты. Один из них – «Портрет Людмилы», насколько я знаю, находится сейчас в Америке. Какова история его создания?
– За океаном есть и другие мои картины. А «Портрет Людмилы» мне заказали. Героиня – успешная бизнес-вумен. Она русская, но уже порядка 20 лет живет с мужем в США. Работала на шельфовых проектах Сахалина. Сначала аналогичный портрет супружеская пара заказала в Москве. После окончания срока контракта на Сахалине, в память о полюбившемся островном крае, Людмила заказала мне свой портрет с цветами. Когда работа была закончена, она показала мне творение московского художника. Приятно, что предпочтение было отдано моему холсту. Оказалось, я более точно передал не только ее внешний облик, но и характер, настроение.
– Сложно было добиться этого?
– Труднее всего – почувствовать характер, ведь времени – в обрез. Имеешь дело с весьма занятыми людьми, у которых, как правило, нет возможности долго тебе позировать. Приходится подключать зрительную память, наблюдать человека в общении, стараться запомнить его мимику, жесты, понять характер. Но, конечно, живое общение ничто не заменит. Мы несколько раз встречались с Людмилой и ее мужем у меня в мастерской, я был у них в гостях, вместе отдыхали в парке. Этого было вполне достаточно, чтобы понять суть и душевное состояние человека, которого мне предстояло написать на холсте. Я увидел в ней открытый и веселый характер, довольно сильную личность. А охапка полевых цветов в руках – знак ее огромной любви к островной земле. Над портретом работал месяца три. В очередной раз приехав в Южно-Сахалинск, она с мужем заказала мне еще несколько картин, в основном это были сахалинские пейзажи. Вернувшись в Америку, они в штате Техас сделали выставку картин из личной коллекции своей семьи, где в экспозиции были и мои работы. Для художника это что награда. Приятно сознавать, что твои полотна разлетелись по многим странам и их видят в США, Канаде, Голландии. Есть они в галереях нескольких крупных городов России, в том числе в Хабаровске и во Владивостоке.
– Среди ваших работ есть немало картин с изображением американских индейцев. Откуда такой интерес к жизни и быту краснокожих воинов? Неужели вы так увлечены романами Фенимора Купера?
– Индейцы – мое хобби. Рисунки и картины на тему их жизни, полной опасностей, трудностей и гармонии с природой, не экспонировал и почти никому не показывал порядка 20 лет. Только благодаря моим самым близким друзьям их увидели в свете. А вообще, помимо Купера, я с детства увлекался произведениями еще одного писателя-романтика – Карла Мая. Это увлечение прошло через всю мою жизнь. У меня глубокое уважение к индейцам, для которых природа – высшая материя. Не случайно они ее обожествляли, поклоняясь всему живому, духам Воды, Огня. Меня пленил их образ жизни. Я вырос в «Черемушках» – рядом лес, уникальная по красоте природа. К тому же на экранах кинотеатров моего детства имел шумный успех фильм «Чингачгук Большой Змей» с Гойко Митичем в главной роли. У мальчишек он был любимым героем. Чтобы еще раз посмотреть на него, по десять раз стояли в очереди в киношные кассы. Из-за своего кумира мы и в спорт подались. Хотелось быть такими же сильными и ловкими, как он. Игра в индейцев была любимейшей у нас. А начинал писать картины из жизни племени краснокожих, еще учась в художественном училище. Много лет изучал костюм американских индейцев – в каждом племени он был свой. Знакомые из США привозили мне и присылали специальную литературу. Среди художников слыл специалистом по этой теме.
СТРОГО СЕКРЕТНО
– Скажите, как прошла ваша армейская служба? Трудностей с лихвой хватило?
– Пройдя отцовскую закалку на крепость мужского характера, служба мне уже не казалась катастрофой. Во всяком случае, трудностей я не боялся. Еще на первом курсе училища родители мне снимали комнату во Владивостоке в частном доме. А там хозяева – еще та веселая семейка. Сыновья любили выпить, иногда проходили бои местного значения. Порой мне не было возможности даже голову где-то прислонить. То в сарае переночую, то у друзей. Родным не жаловался. Говорил, все хорошо. Но, когда меня призвали в армию, даже обрадовался: «Слава Богу, у меня теперь будет своя кровать …».
– На службе в вас распознали художника?
– В первый же день. На построении в учебном подразделении команда: художники, спортсмены, музыканты, шаг вперед! Но первые полгода проходила общая для всех военная подготовка. Тут, конечно, были походы, марши. Позже в шифровальном отделении нас учили засекречивать телеграфную связь. Как-то проводились соревнования по шифровке. Командир роты сказал: кто наберет 1600 знаков за 30 минут и займет первое место, тот отправится в отпуск. Я стал победителем и целых 10 дней провел на Сахалине. Кстати, сейчас имею квалификацию – телеграфист первой категории. А в армии, после спецподготовки, меня назначили художником-оформителем. Так что умение рисовать весьма пригодилось.
– Почему решили вернуться на Сахалин?
– А я никогда и не сомневался, что вернусь в родные места, в любимый Южный. Варианты даже не рассматривались. Я так рвался на Сахалин, что, защитив диплом и бросив предоставленную там мне квартиру, уже на другой день летел на остров. Но встреча была нерадостной. В городе не оказалось вакансии по моей специальности, хотя еще до распределения я вел переговоры и мне было обещано место в островном художественном фонде Союза художников. Вот тут, осознав фиаско, мне стало не по себе. У меня уже к тому времени была семья, маленькие дети. Пожалуй, это был самый сложный период в моей жизни. Переполненный творческими идеями и получив везде отказ, решил вспомнить армейскую службу и снова пойти служить. Направился в военкомат. И тут случилось невероятное. Не дойдя до него метров 200, я встретил хорошего знакомого – командира милицейского батальона. Он устроил меня участковым инспектором в 9-м микрорайоне. Служба мне нравилась, через год получил квартиру. Жизнь наладилась. Но все-таки душа тянулась к творчеству, очень хотелось заниматься своим делом. Тем не менее тот «милицейский» период (а он длился лет шесть) был для меня весьма продуктивным в творческом плане. За это время я написал огромное количество картин, перезнакомился со всеми сахалинскими художниками. По их рекомендации поступил на работу в художественные мастерские. Там пригодились не только мои способности художника, но и увлечение резьбой по дереву. В основном мы занимались оформительством. Когда грянули годы перестройки, заказов не стало, мастерские развалились. Пришлось опять вспомнить милицейские навыки. Устроился охранником в банк. Но это было золотое время. Обожал выходить работать на сутки, в выходные или праздничные дни. При наличии мощной сигнализации и телекамер, за которыми я, конечно, следил, имелась возможность рисовать. У меня даже там была своя полочка, где лежали кисти, краски, холсты. А главное – никто не мешал творить, особенно ночью.
МИР ЦВЕТА И ЛИНИЙ
– Вы – многогранный художник. А есть любимые жанры?
– Не могу сказать конкретно – пейзажист я или портретист. Особого предпочтения не отдаю ни одному жанру. А вот материал – другое дело. Люблю гуашь – мне по душе сила этой краски, «звучание» ее. От нее устаю гораздо реже, чем от масла. Поэтому предпочитаю в работе картон, гуашь, бумагу. Есть полотна, выполненные пастелью, темперой. Пишу и маслом, когда иначе невозможно выполнить замысел.
– Что может стать для вас источником вдохновения?
– Все что угодно – хорошая погода, приподнятое настроение, заснеженное дерево или необычный ландшафт, взгляд человека…
– Говорят, для художника каждая работа – словно ребенок. Больно расставаться со своими картинами?
– Когда уходит от тебя твоя картина, ты будто теряешь часть своей души. У меня много пейзажей с изображением осеннего межсезонья. Это, наверное, происходит где-то на подсознательном уровне, но уже много лет пытаюсь повторить одну из своих работ, о потере которой буду жалеть всю жизнь. Я продал эту картину. Была очень сложная финансовая ситуация в семье, и вынужден был понести в художественный салон два своих полотна. Думал, если одно купят (втайне надеялся, что только не мое любимое!), то мы преодолеем трудности и я заберу дорогую мне картину. Однако не получилось. Обе работы были проданы очень быстро. С тех пор сюжет той картины меня мучает и не дает покоя. Но повторить его, а что еще сложнее – передать настрой, не получается.
– Что же было изображено на этом полотне?
– Сахалинский пейзаж – долина Туристов, конец осени. Когда его рисовал, пошел дождь. Я прятался под ветками, а он все сильней и сильней. Гуашь смывало, но уйти не было сил. Красота вокруг такая, что просто обезумел от восторга. Но все же пришлось сворачиваться. Разозлившись на непогоду, прервавшую пленэр, пришел домой и по памяти за один присест нарисовал ту неповторимую картину. Утром встал, посмотрел и удивился – неужели это сделал я?
– У художника должна быть муза. Есть ли она у вас?
– Да, это моя супруга – Ирина Викторовна Ярославцева. Ее красота, женственность, обаяние вдохновляют на творчество. А если вдруг начинаю хандрить, она приводит меня в чувство. Говорит: что ты хотел сделать? Вперед! И действительно, стоит только взять кисти в руки, усталости как и не бывало. Потом жена уже меня не может оттащить от холста, спрашивает: когда думаешь завершать свою работу? Смотрю за окно, а там уже рассвет близится.
– Вы рисуете портреты своей жены-красавицы?
– У меня есть три начатых ее портрета, но все они не завершены. Мне они не нравятся. Смотрю на работы и вижу: чего-то в них не хватает. Отсутствует что-то легкое, неуловимое… Но, может, в этом и есть загадка женской души?
– Кто ваш первый критик? Кому первому доверяете свои творения?
– Жене, конечно. Она тоже художник, несколько лет возглавляла Сахалинское отделение Союза художников РФ. Ирина переживает, показывая мне свои работы. Я, признаюсь, тоже немного робею, когда приношу творения на ее суд. Но критика происходит не на семейно-бытовом уровне, а профессиональном. И здесь у нас нет никаких скидок. Если соглашаюсь с ее замечаниями, могу их принять. Но если нет, то уж извините.
– То есть участь художника из известного стихотворения «Вернисаж», когда по советам многочисленных гостей из картины получился полнейший абсурд, вам не грозит?
– Думаю, да. Характер у меня крепкий, сахалинский.
– Вот уже пять лет вы являетесь директором нашего главного островного храма искусств – областного художественного музея. Как вы ощущаете себя в роли его руководителя?
– Мне все здесь близко по духу и мироощущению. Помня отцовский наказ, стараюсь всю работу выполнять достойно, выкладываясь по максимуму. И все же без коллектива, без своих сотрудников, каким бы ты ни был замечательным, ничего не получится. Сейчас мне легко работать. Хотя было всякое, и недопонимание тоже. Сохранив все лучшее из наработанного предшественниками, мы идем вперед. Как показатель перемен – более частая смена выставок и экспозиций. Раньше они «застаивались» по 4–5 месяцев. Теперь работа оживилась. Соответственно посетителей стало намного больше. А главное – каждый человек, будь то взрослый или малыш, придя в музей, открывает для себя что-то новое и необычное в удивительном и прекрасном мире искусства.
БЛИЦ-ОПРОС
– Ваши увлечения?
– Спорт. Но больше увлекался им в молодости, имею звание – кандидат в мастера спорта по тяжелой атлетике. И сейчас у меня дома есть небольшой спортзал, где находятся штанги, тренажер. Стараюсь поддерживать форму. Люблю сыграть с сыном в шахматы, но здесь я не очень хорош как игрок. Нравится сразиться с друзьями в бильярд или постучать в настольный теннис.
– Девиз, который помогает в трудных ситуациях?
– Не унывать!
– Что вы приемлете в людях и что не воспринимаете?
– Для меня важна в человеке честность, даже когда она тебе невыгодна. А неприятны люди, которые демонстративно ставят себя выше других.
– Верите в гороскопы? Кто вы по знаку зодиака?
– Я – Лев, но царем себя не считаю (смеется). К гороскопам отношусь спокойно. В предсказания звезд не верю, иногда они веселят.
– Как относитесь к приметам?
– Их просто не замечаю. Единственное, в угоду традициям, когда что-то забыл и вынужден вернуться – смотрю в зеркало, чтобы дорога была легкой.
– Ваше любимое время года?
– Поздняя осень. Межсезонье. Когда природа и многоцветье красок еще торжествуют, но уже проглядывается дыхание зимы. Этот период времени для меня наполнен особым вдохновением.
– Любимое время суток?
– Вечер, сумерки.
ЧТО ЗНАЧАТ ДЛЯ ВАС:
Семья?
– Это самое святое.
Любовь?
– Любовь правит миром. Без нее и семья – не семья.
Счастье?
– Быть востребованным в творчестве. Жить в ладу с самим собой и своей семьей.
Деньги?
– Я не фанат денег, но лишними они не бывают.
Ваши мечты. О чем они?
– Главная мечта – новое современное здание областного художественного музея с просторными залами и комфортными помещениями для сотрудников. А главное – с огромным хранилищем. Нашему музейному фонду тесно. Если бы исполнилась эта мечта, то жители островной области и гости смогли бы увидеть много нового из богатой коллекции островного музея.
|
.gif)
Nepom.Ru
